из интервью Александра Мареева

Александр, в конце 80-х ты окончил Московское Художественное Училище «Памяти 1905 года». Начались 90-е, сменилась эпоха, ушла советская реальность. В те годы ты начинаешь выставляться, и становишься одновременно и легендой и тайной; а твои работы полноправно вошли в хрестоматию московского искусства 90-х. Для тебя тот период имеет какое-нибудь значение или это не более чем эпизод из личной биографии?

В 1989 я окончил Московское художественное училище «Памяти 1905 года», куда поступил в 1985 году, в юбилейный для училища год, что совпало с «перестройкой» и новыми веяниями, новой эпохи. Меня захватил водоворот бурной жизни столичной богемы. Эпизод за эпизодом, так складывалась моя биография в молодые годы. Прежняя реальность постепенно ускользала от меня, но сейчас она как будто вновь возвращается, правда уже в новых очертаниях. Пытаюсь восстановить весь свой опыт, вспомнить, чему нас в те годы учили. Училище теперь, кстати сказать, стало Академическим. И я, в свою очередь, от исканий молодости, когда все мы увлекались Авангардом, снова возвращаюсь и перехожу на сторону реалистического искусства.  
Ещё учась в училище, я получил предложение поработать оформителем в Доме Актёра, который, к сожалению, сгорел, и ничего с работой там не вышло. Потом стал оформителем в Доме Кино, где начал свою трудовую деятельность и продолжил её художником реставратором в Центральном Доме Художника на Крымской набережной. И после путча 1991 года думал перебраться в какое-нибудь творческое заведение типа Дома Художника в Новосибирске. Но это мне не удалось, и я стал склоняться к идее о самостоятельном творческом пути, не связанным с реставраторством и оформительством. И это стало мне интересно, хотя и ещё были какие-то стипендии, заказ  из Австрии в Вене, куда я ездил, но это всё ненадолго. В то время я занимался преимущественно графикой, да и живописью тоже. Хотя очень много холстов того времени пропало. 
Уже к началу 90-х я вышел на достаточно большой формат, два на два метра, но и такой формат, как говорится, не удалось удержать в руках. Часть вещей осталось где-то, но не у меня. Это было проблемно, поэтому с графикой было легче. Были заказы из области монументального искусства, что мне удалось воплотить в Вене. Но в силу обстоятельств с монументалистикой мне пришлось остановиться и выйти на меньшие форматы, вплоть до миниатюры. Это материально-технически было намного проще. И в этом жанре, уже в качестве камерного миниатюриста я сделал много набросков и зарисовок. Но, к сожалению, есть такое ощущение, что это не вполне мне подходит. Наверное, по духу. Сейчас я понимаю, что миниатюрист не такой человек как я. Наверное, миниатюристом должна быть какая-нибудь миниатюрная девушка. Поэтому я снова возвращаюсь к станковой живописи, и начинаю работать с большими форматами, что мне больше подходит.
В 90-ые годы мне удалось повидать, конечно, много народа. Большим авторитетами для меня были директора Домов Творчества, в которых я работал. В те годы я увлекался всеми моднейшими течениями и мне, среди прочих, удалось повстречаться даже с Ильёй Кабаковым, с Виктором Пивоваровым, с разными поэтами. Это был очень широкий спектр общения. Но не могу сказать, что я серьёзно относился к этому направлению и никогда не работал в концептуальной манере, хотя с концептуалистами я был близок и общался. Но меня тогда, по моему роду деятельности больше интересовали другие художники, типа Гелия Коржева, Сергея Присекина, например. У меня были возможности познакомиться тогда и с ними. То есть с реалистами.