Константин Батынков, Александр Джикия, Франциско Инфантэ, Нонна Горюнова, Александр Пономарёв, Александр Мареев (Лим), Алексей Политов, Марина Белова, Владимир Ситников

Искусство на протяжении всей своей истории озадачивало себя двумя принципиальными вопросами, непременными спутниками своего бытия – «что изображать?» и «как?». Рефреном всему этому проходило то, что присутствовало как бы вовне этой проблематики и затрагивало в большей степени профессионалов, напрямую вовлечённых в сердцевину творческого процесса. Именно здесь, на этом уровне приоткрывается существующее по умолчанию — технология искусства как механизм его появления на свет. Это область особых знаний и ощущений — тактильных, световых и прочих; это предельно личное, почти интимное отношение к художественному материалу.
В данном случае речь о бумаге, материале сложном в проявлениях, богатом в вариативности, дорогом в изготовлении и дешёвом, если забыть о вышеперечисленном в безудержном жесте. На бумаге можно рисовать, печатать, резать, рвать, царапать, из неё можно что-нибудь склеить, размять и просто сжечь. Горизонт возможностей бескрайний. «Бумага стерпит всё!» — афоризм-установка, раскрепощающая и снимающая комплексы и фобии, что нередко вызывают более устойчивые к творческому истязанию поверхности.
Именно бумага как особый материал при всём многообразии форм и содержаний акцентирована в серии выставок графики, объектов, коллажа. Она оказывается основанием и пространством особых возможностей в реализации авторского замысла, материей, несущей в своих слоях и массах нечто важное, что создаёт условие и отчасти определяет форму того, что в итоге становится произведением искусства.

Александр Петровичев.

Проект Крокин галереи «Дверь» продолжает пополняться мини-шедеврами художников.

Александр Мареев (Лим) — одно из знаковых и загадочных явлений в искусстве 90-х. «Когда все часы ушли в сторону», а происходящее в социуме не поддавалось логическому осмыслению, культура ответила парадоксами и своеобразием в стереотипе поведения. Но далеко не каждый парадокс из богемы оставил после себя уникальный, только ему присущий след в искусстве.

Мареев, пребывающий в те дни в самом «центре циклона», и сегодня остаётся абсолютно своим среди художников, чьё искусство стало уже классикой. Его последняя персональная выставка «Синяя кошка» состоялась в 98-м году в Крокин галерее. Несколько десятков акварелей и рисунков кистью, по авторскому определению, являли «обилие новорожденных стилевых форм, несущих в себе особые привкусы и доминанты». Пресса на эти «доминанты» отреагировала так же молниеносно, как молниеносно с радаров многочисленных поклонников искусства Мареева неожиданно исчезает сам автор, превратившись то ли в эхо, то ли в призрак из арсенала его психоделических образов. Все знали, что он жив, что продолжает рисовать, но где он, не знал никто. Навигация его перемещений была недоступна, телефон молчал.

Спустя двадцать с лишним лет, Мареев неожиданно выходит из умозрительного «затвора». Замкнутый на себе и своих образах, он продолжает однажды прерванный диалог, раскрывая то, что возникло в сокровенные годы таинственной паузы.

Стилистика его произведений меняется, но сохраняется присущая Марееву особая эстетика, — сложный эликсир куртуазного жеста и чего-то очень личного, не поддающегося какой-либо идентификации, почти экзистенциального, обитающего «на грани». От ставших уже классикой каллиграфических «комариков» и «рыцарей» Мареев отходит и начинает активнее работать с натурой, чередуя походы на пленэр с фиксацией умозрительных видений несущих в себе отголоски диковинной традиции генетически близкого художнику корейского искусства. Лим — вторая часть его фамилии, в переводе с корейского означающая «золото, свет, сияние» приоткрывает многосложную природу его творчества и объясняет условное название этой выставки.

Обозначив свой метод как «независимый реализм», Мареев (Лим) подчёркивает свою отстранённость от сегодняшнего искусства, да и вообще от сегодняшнего, присутствующего исключительно в небольших пейзажах с натуры.

Его нездешнее искусство — многосложные «иероглифы», наделённые собственным смыслом и качеством искусного изложения, варьирующего изысканную каллиграфию с чем-то экстремальным. «Это поиск не терминологии, а формы» — полагает художник, заостряясь на «точности движения и индивидуальности».

Александр Петровичев